Я называла её мисс Вечернее Молоко.

Не потому что у неё была кожа цвета топлёного сливочного. Не потому что она носила белое. А потому что от неё пахло чем-то очень мамским. Успокаивающим. Как молоко с медом в постель, когда тебе десять и всё ещё кажется, что кто-то в этом мире знает, что делает.

Она была моей наставницей. Типичная взрослая женщина из фильмов, которые ты смотришь с выключенным звуком после полуночи, во мраке исследуя свое неказистое тело. Вызывающее каре. Голос с хрипотцой, как будто каждое её утро начиналось с сигареты и сожаления. Запах духов, от которых внутри становилось щекотно … и мерзко. Но по-хорошему мерзко.

Я хотела быть ею.

Хотела стать ею, как ребёнок хочет стать принцессой или ведьмой. Только я не была ребёнком, и она – ни то ни другое.

Мы начали говорить о картинах, потом о смерти. Потом о сексе. В таком порядке. Она называла это интеллектуальной близостью. Я называла это — пятницей. Я приносила ей эскизы, она — вино и вопросы. Один из них: «Ты когда-нибудь чувствовала себя любимой?»

Я солгала. Ответила: «Да». Потому что если сказать «нет», взрослые начинают лечить тебя. А я не хотела быть вылеченной. Я хотела быть понятой.

Она смотрела на меня, как смотрят взрослые, которым скучно от взрослых. Как будто я — последний нестандартный вопрос на экзамене, где все остальные уже сдали бланки и ушли курить.

И вот однажды, между репродукцией Рембрандта и телом на её диване, я поняла: это не любовь.

Это был «голод».

Просто я слишком давно не чувствовала тёплого, настоящего, домашнего. Я искала не губы. Я искала колыбель. Кто-то ищет Христа. Кто-то — героин. А я искала семью, которая бы не ушла.

Но она ушла.

Быстро. Громко. Как хлопок дверью на сквозняке. Без истерик. Просто в её взгляде больше не было интереса. Как будто я – книга, которую она уже читала, и даже с подписями на полях ничего нового не найдёт.

«Ты слишком многого хочешь», — сказала она.

А я, правда, хотела многого. Хотела, чтобы она была всем.

Матерью, отцом, утешением, сексом, правильной реакцией на мои шрамы. Хотела, чтобы она знала, сколько сахара я кладу в чай, и знала, почему. Хотела, чтобы она обняла меня так, как не обнимают тех, кого просто любят. А тех, кого боятся потерять.

Но она не боялась.

Я – да.

И это, наверное, и есть взрослая любовь. Когда один любит, а другой читает новости.

---

дополнительно: в общем, ищу нечто сложное, эмоциональное и ... неправильное. Отойдя от лиричного, добавлю ясности: познакомились в Нью-Йорке, скорее всего - в художественной галерее. Лори [имя на твой вкус, пока просто назову так] заинтересовалась юной Хлоей, когда той едва ли исполнилось семнадцать лет. Она почувствовала в ней надлом и поспешила засунуть в трещину свои руки, чтобы разодрать и вывернуть наизнанку, чтобы увидеть всю боль, что скрывалась внутри столь хрупкого сосуда. Хлоя для Лори была сублимацией. Глотком свежего воздуха. Забавной игрой в давно наскучившем мире. Она лгала ей - много, часто, но так искусно, что невольно верила сама во все: "люблю", "ты уникальная", "навсегда". Но, как и всё, что слишком надолго затягивается, роман с неопытной нимфеткой ей наскучил и Лори просто исчезла.
Лично я вижу её мошенницей в широком смысле этого слова: как по профессии, так и по натуре. Очень интересная и яркая, умеющая менять образы, как перчатки. Коварная, жестокая, но чертовски обаятельная женщина.